38. Следовательно, менее этой истине то подобно, чего мы касаемся, либо что мы пробуем на вкус, либо что обоняем, а более то, что мы слышим и различаем, потому что всякое слово, кем бы оно не слышалось, целиком слышится всеми и в то же самое время целиком слышится каждым в отдельности, и вид, который лежит перед глазами, насколько виден одному, настолько же и другому в одно и то же время. Но и это подобно с очень большой разницей, ибо какой угодно голос не звучит весь одновременно, потому что протягивается во времени и производится, и одна часть его звучит ранее, а другая позже, и всякие зримый вид словно бы разрастается в пространстве и весь не существует повсюду. И, несомненно (безусловно, определенно), все это убирается вопреки нашей воле (желанию), и некоторые затруднения мешают нам, чтобы мы могли наслаждаться (получать от этого наслаждение). Ведь даже если чье-нибудь сладкое пение могло бы быть непрерывным (непрекращающимся) и его ревнители наперегонки прибывали бы послушать, они теснили бы друг друга и сражались бы за места, чем больше бы их было, чтобы каждый был ближе к поющему, и в процессе слушания никак не удержали бы остаться с собой, но всякие бегущие голоса касались бы их. Если бы я захотел, с другой стороны, взирать даже на солнце и мог бы делать это упорно, и во время заката оно покинуло б меня, и облаками (тучами) его бы заволокло, и из-за многих других препятствий я вопреки своему желанию (воле) потерял бы удовольствие созерцать его. Наконец, даже если бы сладость присутствовала всегда и для видящего свет, и для слушающего голос, что великое пришло бы ко мне, когда было бы общим для меня со зверями (животными)? Красота же истины и премудрости, насколько присутствует упорная (постоянная) воля к наслаждению ею (желание наслаждаться ею), ни приходящих толпою (сжатой) плотно не отбрасывает (изолирует), ни временем не исчерпывается (ни во времени не проходит), ни пространством не (из)меняется, ни ночью не перебивается, ни тенью не преграждается (прикрывается), ни телесным чувствам не подвержена. Из всего мира она всем тем обращенным к ней близка, кто ее любит, для всех постоянна, не находится ни в каком месте, нигде не отсутствует, предупреждает извне, учит изнутри, всех (рас)познающих ее изменяет к лучшему, никем не изменяется к худшему, никто не судит о ней, без нее никто хорошо не судит. И поэтому очевидно, что наших умов, которые по отдельности ею одною делаются мудрыми, и не о ней ты судишь, но посредством ее ты можешь судить о прочих, несомненно она лучше.